Где работа – там наш дом
![f7024a961cdcb8c53056cd1d7118f1e1[1]](data:image/gif;nitro-empty-id=MTQyMDo2MzI=-1;base64,R0lGODlhAQABAIABAAAAAP///yH5BAEAAAEALAAAAAABAAEAAAICTAEAOw==)
«… Новосибирская школа “родила” очень много талантливых физиков, которые разъехались по всему миру, но все еще очень тесно связаны между собой. В Фермилабе, в СЛАКе, в ЦЕРНе, в Оксфорде … работают выпускники физфака НГУ. Эта связь мировая, и она действует. Можно в шутку сказать, что Новосибирская школа – это ускорительная мафия. И эта сеть оказывает огромное влияние на всю мировую ускорительную науку. Я горд, что принадлежу к когорте этих людей, которые связаны между собой, связаны с Новосибирским университетом» …
Выпускник ФФ НГУ 1986 г., директор Института ускорительной физики им. Джона Адамса (JAI) (Великобритания) Андрей Серый (ФФ-86), действительный член Союза НГУ, и его жена, выпускница ФЕН НГУ 1986 г., научный сотрудник Оксфордского университета (Великобритания) Елена Серая (ФЕН-86) рассказали о том, как складывалась их научная судьба, и какую роль сыграли в ней Новосибирский университет и первая любовь…
Сегодня Андрей и Елена Серые живут в Оксфорде. Андрей Анатольевич возглавляет Институт ускорительной физики имени Джона Адамса, Елена Ивановна работает в медицинском департаменте Оксфордского университета. Однако их длинный научный путь: Кемерово – Новосибирск – Протвино – Рамбуйе (Франция) – Протвино – Чикаго – Стенфорд (США) – Оксфорд (Великобритания) – еще не окончен: «У нас такое ощущение, что мы космополиты, – рассказывает Елена, – дом там, где стоит чемодан. Раньше мы говорили, что дом там, где дети и кот, но теперь дети выросли, они живут в Калифорнии, а мы – жители мира. Где работа – там наш дом, поэтому не могу сказать, что мы осели».
Итак, что же привело мальчика из поселка шахты «Ягуновской» в пригороде г. Кемерово в большую мировую науку?
Догнать и перегнать
А на 23 февраля Лена подарила мне гравюру. Это была вырезанная резцом на листе линолеума лошадь. Я просто обалдел! Она еще и рукодельница! Она меня так очаровала, что на 8 марта я тоже выточил ей деревянного солдатика»
До восьмого класса я учился в школе на «Ягуновке» (в шахтерском поселке, отец работал главным инженером на шахте). В единственной школе маленького поселка уровень физики оставлял желать лучшего. Однажды брат показал мне объявление в газете, о том, что в школе № 1 г. Кемерово идет набор в физико-математический класс. И я, не раздумывая, отправился записываться туда.
А. Серый: «От нашего класса на олимпиаде было два человека. Я уже решил все задачки, а до конца олимпиады оставалось еще больше часа, и я на последнем листе тетради, в которой решал задачи, нарисовал портрет Лены по памяти, получилось похоже, но страшновато, как Лена призналась мне гораздо позже… Я подарил ей этот портрет, он до сих пор у нас хранится в Протвино. Вот, говорю, я не только первое место на Олимпиаде занял, я еще и твой портрет по памяти нарисовал!»
Когда я впервые пришел в новую школу, то сразу заметил на доске почета фотографию девочки, которая мне очень понравилась, а потом мы оказались с ней в одном классе… Сначала мне пришлось нелегко: нужно было «догонять» одноклассников. По физике я чуть не получил «тройку» в первом полугодии, которую все же удалось подтянуть до «четверки». Весь девятый класс я учился, как безумный, еще и ездил с Ягуновки в город. Но уже к концу учебного года догнал всех и перегнал, а потом, в десятом классе, еще и выиграл областную олимпиаду по физике. Видимо, тогда я и решил, что теперь уже можно общаться с такими звездами, как отличница Лебединская. И хотя претендентов на сердце отличницы было немало, к концу десятого класса мы пересели за одну парту.
А. Серый: «На доске почета я увидел фотографию Лены, она была такая же, как сейчас: такие же кудри…, умная, ясная, с тех пор я ее заметил!»
Однажды Лена спросила меня, куда я хочу поехать учиться. Я думал – Москва: МФТИ, МИФИ, МГУ, но Лена хотела учиться только в Новосибирском университете, на факультете естественных наук. Во-первых, ее мама (Лира Каминская, потом Лебединская) училась в первом наборе ФФ НГУ, а во-вторых, в НГУ была очень сильная генетика, а это было главным для нее. Я подумал: Новосибирск, так Новосибирск, почему бы и нет? Главное, что вместе!
«Школа ускорительной мафии»
Перед первым вступительным экзаменом я так волновался, что не смог заснуть. Однако получил пятерку на экзамене и поступил «автоматом».
Председателем приемной комиссии тогда был Н. С. Диканский. Он тогда был очень энергичный и все время ходил в джинсовой куртке. Кто-то из деканата подбежал ко мне, когда я сидел на лавочке возле университета и читал фантастическую книжку, и спросил:
– Ты Серый?
– Да.
– Ну, пойдем в деканат, сейчас будем тебя зачислять!
В деканате сидели члены приемной комиссии, секретари и пили чай со сгущенкой. Мне тоже налили чаю, а Диканский стал расспрашивать, как я решал задачи, чем собираюсь заниматься и правда ли, что хочу стать академиком. Не знаю, откуда он узнал об этом, но я подтвердил. Как я понял, это было «микрособеседование».
… Саша Черный, Андрей Белый… поэтому и назвала его Андреем
Вообще я уговаривала его идти в Кемеровский политехнический институт. Очень не хотела, чтобы он уезжал, а он сказал: «У кого в голове не этих и не тех – тот идет в политех».
Он очень рано начал читать, ему было интересно все! Он писал письма в редакцию «Моделиста-конструктора» и «Юного техника» и получал ответы. С семи лет ездил с Ягуновки в центр города, в магазин «Юный техник».
А читать он начал вверх ногами. Пока бабушка им читала сказки, он следил за текстом. Так и начал читать, пришлось потом переучивать.
Но это не значит, что он все время сидел над книгами: они с братом и со своим песиком Рыжиком все время пропадали на улице, бегали по полям, сусликов ловили, катались на лыжах, лазили по деревьям, с крыши в сугроб прыгали – хорошо, что мы тогда этого не знали!
А когда Андрею было 11 лет, мы купили машину, и он сразу стал рулить, хоть его самого из-за руля видно не было.
Они с братом все время что-то мастерили, колотили. Старший все ружья изобретал, а Андрей увлекался резьбой по дереву и строил модели самолетов. Как-то подарил мне резную шкатулку, очень красивую, она и сейчас у нас дома хранится.
Понимание того, что я хочу заниматься физикой, близкой к ускорительной, сложилось у меня лет в 13—14, когда я прочитал книгу Валерия Аграновского «Взятие сто четвертого». 104-й – это элемент, который открыли в Дубне почти одновременно с американцами, но открытие присудили американцам. Меня так увлекла эта книжка, написанная в детективно-фантастическом ключе, что захотелось заниматься чем-то подобным. Правда в детских мечтах я представлял свою работу совершенно неправильно: какой-то офис, за окном – обязательно сосны, и ты сидишь и думаешь… Романтика!
Е. Серая: «Какие были квантовские капустники! На них было очень трудно достать билеты. А уж первокурсникам получить заветный билет (а нам надо было два!) было практически невозможно. На первом курсе в университете проходила Универсиада. Можно было организовать какой-нибудь аттракцион и получить билет на капустник клуба КВАНТ. Андрей с друзьями придумали комический конкурс: в одной из аудиторий убрали стулья, достали где-то две пары боксерских перчаток, разбросали спички и засекали время – кто за минуту соберет больше спичек в боксерских перчатках. Главный приз – бутылка пепси-колы. Так мы «заработали» два билета на свой первый капустник»
Окончательно же направление будущей работы определилось уже в университете. На первом курсе электродинамику нам читал И. Н. Мешков. Он лично отбирал лучших студентов курса и отправлял практиковаться в разные лаборатории Института ядерной физики. Я попал в лабораторию, которая занималась электронным охлаждением, которой руководил Н. С. Диканский. А моим непосредственным начальником и научным руководителем стал Василий Васильевич Пархомчук. Он встретил меня, первокурсника, все показал, рассказал, а уже со второго курса я пару раз в неделю работал в институте.
А. Серый: «Часто вспоминаю одну «забавную» историю:
Пятый курс НГУ, подготовка диплома в разгаре. Мы с Леной возвращались в Академгородок из Кемерова. Когда проезжали мимо Института ядерной физики, у меня мелькнула в подсознании странная мысль, что на месте ИЯФа – яма. Я очень удивился, рассказал об этом Лене. Очень скоро мы узнали, что наше здание в ИЯФе сгорело, установки ВЭПП-3, ВЭПП-4 и установка электронного охлаждения «Мосол», на которой я делал свой диплом, сильно закоптились, а часть установок погорела совсем. И вместо того, чтобы проводить эксперименты, мы вместе с остальными сотрудниками института несколько месяцев чистили оборудование. Диплом пришлось делать уже в конце пятого курса – по расчетам.
Потом кто-то рассказал нам анекдот из жизни: на базаре в Новосибирске бабки болтают: «Там у них ускоритель горел, какой-то ВЭПП, трех пожарных туда затянуло и до сих пор крутит»
Работы, которыми занималась в то время в ИЯФе группа электронного охлаждения, были передовыми, ведущими в мире. И со второго курса я начал работать с мировыми звездами: с людьми, которые разработали этот метод, экспериментально его продемонстрировали и применяли для реальных проектов. И это незабываемо! Такая школа стимулирует и помогает выйти на мировой научный уровень. Мне хотелось стремиться к уровню таких мастеров, как Пархомчук и Диканский. Этой планки, заданной еще со студенческих времен, я еще не достиг, но мне есть к чему стремиться.
![b83c27c633805a9d0191f5e372bb1978[1]](data:image/gif;nitro-empty-id=MTQ1NDo2MTM=-1;base64,R0lGODlhAQABAIABAAAAAP///yH5BAEAAAEALAAAAAABAAEAAAICTAEAOw==)
Была в НГУ такая поговорка: «На первом курсе выходят замуж дурочки, на втором – красавицы, на третьем – умницы, на четвертом не выходят, а на пятом не берут…»
На третьем курсе, на «медиане», мы с Леной поженились. Закончили университет, защитили дипломы. Лена начала работать в ИЦиГе, сдавать кандидатские минимумы; я остался в той же лаборатории в ИЯФе. А в 1988 г. в институте объявили о «призыве» на стройку линейного коллайдера в наукограде Протвино. Там создавался ускорительно-накопительный комплекс (тоннель уже был почти построен). Появилась идея построить еще и линейный коллайдер, и большая часть лаборатории, в том числе В. В. Пархомчук, решила ехать. Перспективы мы не оценивали в том возрасте: интересно, хочется, друзья едут – значит, надо ехать…
Решение уехать из Новосибирска было непростым: во-первых, у нас только что родилась старшая дочка Женя, а во-вторых, Лена уже планировала тему и задачи для будущей диссертации, и ей жалко было расстаться с любимой работой. Сначала это удерживало, но когда мы поняли, что уезжает весь костяк моей группы, решили, что надо ехать.
Мы довольно долго работали в Протвино. Там родилась наша вторая дочка Саша.
«Я класса со второго знала, что пойду в науку и буду заниматься биологией …»
Самая веселая часть этой учебы была, когда Павел Михайлович Бородин собирал информацию по генетике кошек. Я приехала зимой в Новосибирск, в Институте цитологии и генетики встретилась с Анатолием Овсеевичем Рувинским, он и дал мне карты, на которые нужно было поставить точку с указанием конкретной частоты определенного “кошачьего” гена.
В Кемерове в 1980 г. по городу кошки не бегали, поэтому мы с Андреем поехали на окраину, в поселок на шахте “Пионерская”; там жила наша одноклассница. Фактически это деревня, где в каждом частном доме – по кошке. Это было большое счастье, что подругу там все знали, потому что в том году ходили слухи о введении налога на кошек и собак. Мы собирали информацию о кошках, а народ пугался, думая, что мы собираем деньги. Мы успокаивали их: “Но мы же не спрашиваем ни имя, ни фамилию, ни адрес – вы нам покажите кошку – и все!”. В общем это был великий цирк! Но материал мы собрали хороший – 130 кошек. Список мутаций был штук 12. Потом я посчитала частоту генов, нанесла на карты и отправила их в ЗФМШ. Эти данные вошли в книгу Павла Михайловича»
![ad98104407ba32e12c07b1b92ecb5278[1]](data:image/gif;nitro-empty-id=MTQ2MDo0MjAy-1;base64,R0lGODlhAQABAIABAAAAAP///yH5BAEAAAEALAAAAAABAAEAAAICTAEAOw==)
В 1994 г. коллега из Франции предложил мне поработать несколько месяцев в лаборатории Ядерного научно-исследовательского центра Сакле под Парижем. Я тогда занимался столкновениями и методами фокусировки пучков. Во Франции, в городке Рамбуйе, мы в итоге прожили два года. Лена выучила французский язык, дети ходили кто в садик, кто в школу, болтали по-французски.
В 1996 г. мы вернулись в Протвино, а через два года мой друг и коллега Володя Шильцев, с которым мы вместе работали в ИЯФе, предложил мне приехать в США для участия в интересном проекте Фермилаба (Национальной ускорительной лаборатории им. Энрико Ферми). Так мы оказались в Чикаго – с детьми и сибирским котом.
Мультидисциплинарный союз
В Фермилабе работает очень много физиков из России, в частности из Новосибирска – больше десятка ребят. Мы в шутку даже называли его филиалом ИЯФа. Однажды, году в 1998-м, мы решили создать зарубежное сообщество друзей НГУ и собирать деньги на стипендии. Все загорелись этой идеей. Мы с Леной решили стимулировать естественно-научные «союзы» и учредить стипендию женатой паре физика и биолога, которые хорошо учатся. Ведь альянс биолога и физика может быть очень плодотворным. На ФЕНе даже была шутка: «Математики учат математику, физики учат математику и физику, химики учат математику, физику и химию, а биологи учат математику, физику, химию и биологию»
Обсудив это в ассоциации, мы написали письмо в НГУ, но, честно говоря, думали, что нашу идею сочтут неудачной шуткой. Однако руководство университета отнеслось к нашему предложению очень серьезно, и вскоре нашлось шесть пар, достойных «стипендии». Некоторые пары даже потом писали нам письма, благодарили и присылали свадебные фотографии. Однако нам казалось неудобным вмешиваться в их частную жизнь, и мы никогда на такие письма не отвечали. Так продолжалось около семи лет, а потом ситуация в НГУ стала налаживаться, и в какой-то момент этот проект «свернулся».
В Фермилабе мы поработали пару лет. Я занимался созданием установки для компенсации эффектов столкновения пучков для Теватрона – кольцевого ускорителя-коллайдера, а Лена участвовала в производстве новой системы кремниевых детекторов для этого коллайдера. Потом меня пригласили в Стенфордский ускорительный центр.
60 тысяч генов на одном стекле!
«В университете у меня был замечательный научный руководитель – Лариса Ивановна Гундерина. Человек, который научил меня работать. Именно благодаря этому навыку я находила работу, близкую к научной, в каждом городе, в каждой стране, в которой мы оказывались, каждый раз начиная все “с нуля”…
Мой заведующий лабораторией из Стенфорда (Stanford Functional Genomic Facility – Стэнфордский центр функционирования генома), с которым я проработала 11 лет, сказал, когда мы уезжали в Оксфорд: “Я каждый день не мог нарадоваться, что тогда взял тебя вслепую, потому что десять с лишним лет ты тянула нашу лабораторию”.
Мы печатали microarrays (их называют микрочипами). Микрочипы позволяют анализировать экспрессию тысяч генов одновременно на одном стекле. Микрочип представлял собой микроскопное предметное стекло размером 1⨯3 дюйма, на которое иголками с пазами наносятся “кусочки” двунитчатой ДНК или олигонуклеотиды, каждый из которых представляет собой отдельный ген.
![7aedf3c11df473a43fdc4b5d1a56ba61[1]](data:image/gif;nitro-empty-id=MTQ3Njo2MTU=-1;base64,R0lGODlhAQABAIABAAAAAP///yH5BAEAAAEALAAAAAABAAEAAAICTAEAOw==)
![5bef94ac83cfedffc385895c180a8bf8[1]](data:image/gif;nitro-empty-id=MTQ4Mjo1NjQ=-1;base64,R0lGODlhAQABAIABAAAAAP///yH5BAEAAAEALAAAAAABAAEAAAICTAEAOw==)
Робот печатал эти микрочипы четыре с половиной дня без остановки, 255 стекол за цикл. Я отвечала за то, чтобы подготовить материал для печати (125 плашек формата 16⨯24 дюйма), запустить процесс, правильно организовать работу лаборантов. А если возникали проблемы с роботом, меня вызывали в лабораторию и днем, и ночью.
Компании подхватили идею и разработали новые технологии создания чипов, позволяющие, например, “выращивать” олигонуклеотиды прямо на стекле в ячейках специальной “сетки”, печатать пробы методом струйного принтера или наносить их на крошечные “бусины”.
В Стенфорде мы проработали 11 лет. Я занимался дизайном линейного коллайдера и созданием установки для плазменного ускорения.
А Лена больше десяти лет работала в Стэнфордском центре функционирования генома (Stanford Functional Genomics Facility). Несмотря на то что у нее не было ученой степени, а был лишь диплом Новосибирского государственного университета, руководитель центра поверил в нее и взял на работу – и ни разу об этом не пожалел.
Е. Серая: «Так работать, как работают русские люди, не может никто – это наше воспитание. Мы так и дипломы писали: по технике безопасности студентам не разрешалось в одиночку оставаться в лаборатории после окончания рабочего дня, но личинки же не спрашивают, когда им линять – утром или вечером… И когда я делала диплом, и у меня линяли хирономусы, Андрей после работы приходил из ИЯФа в ИЦиГ и сидел со мной всю ночь (спал рядом в кресле)»
Однако ее любовь к генетике так и осталась нереализованной. Решение отказаться от защиты кандидатской и ехать за мной в Протвино стоило ей научной карьеры, и мы это понимали. Я всегда говорю, что Лена – жена декабриста, только они ехали за своими мужьями в Сибирь, а Лена со мной – по всему миру. И тем не менее она прекрасный специалист и так или иначе находит возможность работать в области биологии или медицины. Есть профессора, которые пишут научные статьи, а есть люди, без которых они не могут обойтись – те, кто готовит и проводит эксперименты, собирает материал для научных работ. Сама Лена сравнивает себя с Гошей из кинофильма «Москва слезам не верит».
С «Дикого Запада» – в Оксфорд
Если бы нам кто-то сказал, что, проработав 13 лет в Америке, мы окажемся в Англии, мы бы никогда не поверили. Однако ощущение, что мы «осели», может появиться только тогда, когда все в жизни сделано и решены все проблемы, которые хочется решать, а пока этого не произошло, ничего в жизни не исключено.
Итак, мы переехали в Оксфорд. В Америке я работал в большой лаборатории, которая была нацелена на фундаментальную науку, а прикладные приложения оставались вопросом вторичным. В Оксфорде все оказалось иначе: здесь нужно было прежде всего думать о том, как воплотить в жизнь научную идею, как перейти от идеи и ее экспериментальной демонстрации к конкретным приложениям, например, в медицине или народном хозяйстве. Мне приходилось думать об этом постоянно, тем более, что треть финансирования института составляют гранты, проекты, договоры, сотрудничество с компаниями и т. д.
«Изобретая инструменты науки будущего»
Мне кажется, что студентам это очень интересно, им, конечно, не с чем сравнивать, для них это совершенно новый материал, но я вижу, что изобретательные новшества для них очень притягательны. Более того, такой подход должен интересовать не только студентов, но и самих ученых из самых разных областей, с точки зрения расширения горизонтов.
Лена настолько хорошо разобралась во всем, помогая мне работать над лекциями и книгой, что теперь она помогает и с лекциями, и с книгами, и с докладами.
В процессе работы над лекциями и книгой, у нас появилась идея написать еще одну книжку, более популярную и более широкого профиля – про изобретательство не только в области ускорителей лазеров и плазмы, но и в других областях науки – биологии, химии и т. д. Мы обсудили эту идею с английским издательством, но так как задача очень сложная, мы взяли время подумать об этом до лета.
Вообще процесс написания книжки – это большое страдание. Не всегда бывает так, что текст «струится» и сам ложится на бумагу. Порой приходится себя заставлять, «выдавливать» из себя по параграфу в день в условиях большой нехватки времени – ведь работу тоже никто не отменял. Но потом, когда читаешь то, что получилось, все страдания окупаются»
И тогда я решил подойти к этой теме «издалека» и начал изучать, как вообще делаются изобретения, какие есть методологии изобретательства. Видимо, здесь сыграла свою роль моя детская страсть к изобретательству. И очень скоро я понял, что не нужно изобретать велосипед: еще в Советском Союзе Генрихом Альтшуллером была разработана инженерная методология «Теория решения изобретательских задач» (ТРИЗ). Мне стало интересно применить ее к науке и преподаванию, «примешав» ее к физике ускорителей и лазеров как ингредиент, который связывает вместе разные области науки и дает мотивацию к новым изобретениям. А потом пришла идея курса для студентов по ТРИЗ. Я рассказал про эту идею одному из коллег, сотруднику консультационного комитета Института Джона Адамса, который заведует системой подготовки студентов и аспирантов в США, и он предложил мне прочитать такой курс студентам через год. Я накупил книжек по изобретательству, лазерам, плазме, и начал готовиться. А однажды ко мне в офис постучалась девушка, редактор одного издательства. Оказалось, что она искала моего коллегу и просто ошиблась дверью, но мы разговорились. Я рассказал ей идею своего курса, а она предложила мне написать книгу.
![96922c2247af67f6438e87c4f36aa9a2[1]](data:image/gif;nitro-empty-id=MTUwNDo1MjA=-1;base64,R0lGODlhAQABAIABAAAAAP///yH5BAEAAAEALAAAAAABAAEAAAICTAEAOw==)
Так началась активная работа в этом направлении: сначала мы подготовили 14 лекций, а потом начали писать книгу. Лена мне очень помогала, написала часть книги о повреждениях ДНК под действием облучения и нарисовала 256 иллюстраций! Только две фотографии в книге взяты из других источников, все остальное было нарисовано. А обложку книги нарисовала наша дочка Саша.
Книга уже вышла на английском языке, недавно мы закончили ее перевод и надеемся, что к весне она будет доступна и на русском.
Во введении к книге я поблагодарил ректора НГУ М. П. Федорука за приглашение прочитать лекцию первокурсникам НГУ. Эту книгу я ему послал, а когда выйдет русская версия, мы обсудим возможность прочитать новосибирским студентам интенсивный курс «Объединяя физику ускорителей, лазеров и плазмы».
Я бы с удовольствием приехал на недельку-две в Новосибирск и прочитал такой курс в нашем университете.
Что я могу сказать о Томских университетах? У них своя специфика: два очень сильных вуза, деятельность которых сильно пересекается, тратят очень много сил на внутреннюю конкуренцию, а не на внешнюю. В 2005—2009 гг. был проведен большой анализ потенциала Томского научного центра, и эксперты утверждали, что объединенный научный потенциал Томских университетов и институтов – больше, чем у Московского университета. Наука и образование – основная цель города Томска, прописанная в его Уставе.
Я поддерживаю идею объединения Томских вузов, хотя и понимаю, что это очень непросто. В мире такие тенденции есть: десять лет назад объединились два манчестерских университета. Раздробленные парижские университеты тоже постепенно объединяются. Конкурировать нужно не с соседом – с ним нужно работать вместе, чтобы соревноваться на мировом уровне
Я многим обязан Новосибирскому университету. Мое отношение к жизни и к физике – все было заложено там! Умение трудиться, умение так выстраивать команду, чтобы она слаженно работала над большим сложным проектом, тоже было заложено в стенах университета и ИЯФа. И я готов по мере своих сил помогать университету в трудные времена. Надеюсь, что университет будет развиваться по экспоненциально нарастающей траектории. Мы видели фотографии нового корпуса. Думаю, что его создание даст новый толчок университету, и связи институтов и университета еще более окрепнут и будут развиваться дальше. Выпускники, которые работают сейчас за рубежом, болеют душой за университет и хотят помогать своей Alma mater.
Я сопредседатель организации RuSciTech – ассоциации соотечественников за рубежом, в рамках которой мы пытаемся привлечь внимание руководства страны к проблемам науки и способствовать развитию науки и образования в России.
Я всегда говорю, что Новосибирский университет – это лучший университет России. И шансы НГУ в борьбе за лидирующие позиции среди российских вузов в программе 5/100 я оцениваю очень высоко и считаю, что он должен быть в верхних строках рейтинга. У НГУ громадный потенциал, он должен быть правильно реализован, и тогда у нашего университета будут все шансы быть одним из лучших университетов мира!
Источник: http://scfh.ru/papers/my-zhiteli-mira-gde-rabota-tam-nash-dom/
